Решение Джеймса погрузиться в криокамеру было одно из самых обдуманных и правильных из всех, что он совершал с момента бегства из под гнёта ГИДРы. Он не был уверен ни в чём ранее, так как в этом. Проклятый красный блокнот не смотря на захват Гельмута Земо не был найдет, и риск, что тот попадет не в те руки оставался реален. Это понимали все: Капитан, Т'Чалла, Барнс. Но лишь у солдата хватило мужества озвучить это. Как и мужества добровольно погрузиться в камеру. Последнее, что он помнил — нерешительное, взволнованное лицо Стивена. А потом он уснул.. Его мозг был как открытая книга для Шури, которая была достаточно тактична, чтобы заранее получить разрешение от Джеймса на исследования. Вероятнее всего, девушка теперь знала о Зимнем солдата, о сенате Джеймсе Барнс, о Баки больше, чем он сам знал о себе. У нее было достаточно дней и ночей, чтобы покопаться в его податливом, аморфном под заморозкой сознанием. Ему ничего не снилось — как и всегда. Он просто провалился в непроглядную бездну, не реагируя ни на внешние, ни на внутренние воздействия; абсолютная пустота окружала его, он был в ней и он был ей, спокойствие, равнодушие и отступившее чувство вины, никаких сомнений или тревог, сладкое и дурманящее чувство безмятежности, лёгкости и эйфории. Возможно, Вакандские технологии отличались от тех, что привык на себе испытывать Джеймс, сон в ГИДРе никогда не был так приятен.

Шури подготовила Джеймса к пробуждению заранее, талантливый ученый и опытный инженер, она знала, что если разбудить Джеймса резко — потребуется искусственная стимуляция его мозга и тела, но если провести процедуру разморозки медленно, поэтапно, то Баки очнётся практически без последствий, характерных для Зимнего солдата. Не будет ни агрессивного поведения, ни атрофированных мышц, и даже последнее воспоминание сохраниться в голове Джеймса, чтобы ему не пришлось задавать тысячу вопросов. Она начала будить его за несколько дней до прибытия Чёрной вдовы, так что когда Наташа Романофф пересекла порог лаборатории, Джеймс находился в третьей стадии. Он действительно спал - уже не был заморожен, а его тело уже получилось достаточное количество упущенных витаминов и стабилизирующих инъекций. Он всё ещё находился в той же самой криокамере, но теперь она лежала горизонтально. Грудь Джеймса поднималась и опускалась - он дышал глубоко, размеренно, спокойно. Губы его были расслабленны, а глаза не зажмурены в нежелании видеть происходящее, а мирно закрыты. Рука свободно вытянута вдоль туловища, лежала легко и естественно, а ладонь разжата, никаких защитных или напряженных жестов, всем своим видом мужчина показывал, что испытывает только положительные эмоции.
Сестра Короля Ваканды вывела на мониторы мозг Джеймса, показывая, как он сейчас кристально чист и ясен - некогда это был запутанный клубок напряжения, сомнения и не качественно стёртых воспоминаний; девушка будто бы заново собрала голову Джеймса, находя правильный путь из этого лабиринта, осторожно связывая разорванные нити и подчищая то, что было невозможно вернуть в надежде, что Джеймс сможет в будущем сам восстановить эти потери. Она выкинула код и триггеры из «закрытых» секций и рассекретила то, что было спрятано: юность Джеймса, его школьные годы бок о бок с худощавым мальчишкой Стивом Роджерсом, его молодость и служба в армии. Ей даже удалось вернуть веру в это, а не просто вложить воспоминания, работа, проделанная Шури была титаническая, огромная, но в условиях личности Джеймса Барнса это были лишь крохи, лишь осколки, лишь малая часть того, кем он некогда был. Его характер, его стиль, он сам был безвозвратно погребен под Зимним солдатом, под агентом ГИДРы, под Призраком, убийцей, под теми личинами, в которые он облачался дабы исполнить очередной приказ. И вернуть его настоящего не смог бы ни один телепат, ни один гений, лишь он сам.

Его веки дернулись, он шевельнул кончиками пальцев на руке, а потом резко открыл глаза. Шури осторожно подняли стеклянную заслонку, убавила свет, чтобы с непривычки Джеймсу ничто не било в глаза. Первое, что он увидел это знакомый потолок дворца, с характерным орнаментом и высоким, ненавязчивым сводом. Он помнил это место, они прибыли сюда с Капитаном после того, как оставили Тони Старка, жаждущего мести и Гельмута Земо, жаждущего смерти. Т'Чалла нашёл их без труда - Джеймс и Капитан были избиты и ранены достаточно сильно, чтобы не иметь ни сил ни возможностей уйти слишком далеко, ко всему прочему, Джеймс лишился руки и баланс его тела был нарушен. Король пригласил их к себе в качестве поддержки и негласного извинения за то, как долго и настойчиво пытался убить Барнса.
- Доброе утро, Джеймс! Как ты себя чувствуешь? – в абсолютной тишине, голос девушки казался звонким и навязчивым, но на самом деле, она говорила почти тихим голосом. Джеймс мигом стрельнул в её сторону глазами, не спеша поворачивать голову боясь, что она может отозваться болью.
— Так, будто я выпил пару галлонов медицинского спирта. - он действительно чувствовал себя немного странно: в голове, кроме самых последних воспоминаний, всё было перемешано и взболтано, от долгого неподвижного состояния несколько ломало спину и суставы.
— Это естественная реакция организма после такого долгого нахождения в криосне. Мы выводили тебя максимально лояльным способом, Джеймс, и это самое меньшее, что могло бы быть. - Шури улыбнулась.
— О, я знаю. - Джеймс попытался приподняться на локтях, и запамятовав об отсутствующей конечности, потерпел масштабное фиаско, нелепо перекосившись в одну сторону и едва не падая. К нему тут же рванула Шури, и... Наташа? Во избежание позорной помощи, Барнс тут же упал обратно, заглушив жалкую усмешку: Тони ведь с концами вырвал ему руку, какой от него теперь толк?
— Не спеши, Джемс, тебе нужно немного отлежаться и прийти в себя. Нам удалось избавить тебя от той проблемы, которая вынудила тебя..уйти в режим ожидания. Так что теперь, твоё сознание целиком и полностью принадлежит тебе. - Шури так и осталась стоять рядом с Джеймсом, а Наташа отошла на несколько шагов назад, безуспешно прячась в тени сестры Короля Ваканды. Безуспешно потому, что Джеймс не мог не заметить её порывистого движения, мгновенной реакции, она опередила ученую на пол шага, но это было сделано так решительно, что у Джеймса в желудке что-то перевернулось и заворчало.
— Это очень хорошо.. - прочищая горло, произнёс Барнс. Он снова приподнялся, но на этот раз гораздо успешнее, чем в прошлый. Осторожно удерживая равновесие, мужчина сел, имея возможность рассматривать всех с более удобного ракурса. Никого, кроме Шури и Наташи он не заметил. Между бровей залегла морщинка, он огляделся ещё раз, растерянно шаря глазами по стенкам, в надежде обнаружить там знакомый силуэт, потом он вернул взгляд на Шури, которая хранила молчание и на Наташу, которая наконец вышла из тени. Шпионка смотрела на него несколько вызывающим взглядом, будто кричала, чтобы он задал вопрос, который так и висел в воздухе. Никто не смел его затронуть, но между тем, он был одним из главных сейчас, ведь его пробуждение говорит само за себя, а вот..
— А где.. где Стив?

— Стивен не приехал. - Наташа Романофф лаконична и беззастенчива, впрочем, как и всегда: смотрит прямо, говорит без прикрас, - и будто бы насмехается над всеми шаблонными представлениями о том, как должна выглядеть и вести себя настоящая шпионка. Она слегка дёрнула бровью, будто недовольна тем, что ей приходится касается этой темы, или недовольна тем, что ей приходится принципе приносить эту весть, в остальном же, она выглядела абсолютно неприступной, и ничто не выдавало в ней неудовольствия от затронутого вопроса. Джеймс хотел было задать следущий, вполне логичный вопрос, но опережая его на шаг - и подтверждая, кто у нас лучший шпион - Романофф обрывает эту тему непререкаемой фразой, и Джеймс невольно подчинился ей. Привычка склонять голову перед теми, кто был выше по званию, или говорил командным тоном, или бил его током, а потом приказывал убивать, вероятно, была уже в его крови, но Барнс обжёг её многообещающим взглядом, обозначающим, что они обязательно поговорят об этом. Романофф оставила после себя острое чувство недосказанности, связанное не только со Стивом, но и с ее личным присутствием — почему она? Джеймс поднял на оставшуюся сестру Короля вопросительный взгляд, но получил лишь отрицательный кивок головой.
— Она права, тебе нужно прийти в себя для начала. Поднимайся.. - женщина подхватила Джеймса за живую руку, помогла ему встать на ноги и оставила его, вежливо сохраняя личное пространство Барнса. Баки постоял, свыкаясь с вертикальным положением тела и качнулся вперед, теряя равновесие и совершенно забывая о том, что он без руки. Едва не уронив собственное тело, Барнс устоял на ногах и сделал несколько осторожных шагов. Потребовалось немного времени, чтобы привыкнуть ходить, но его тело адаптировалось ко всему так быстро, что он потратил считанные минуты на душ и ещё меньше, на то, чтобы поесть. Как только в нос ударил запах горячего, живот приветственно забурлил, требуя пищи.
Джеймс не задавал вопросов. Он чувствовал, что многое изменилось, что его разбудили вовсе не потому, что из головы вытащили все триггеры и ловушки. Он помнил Ваканду островком спокойствия и безопастности, но сейчас, находясь даже внутри дворца, он ощущал неуловимые изменения, произошедшие за то время, что он спал. Обитатели замка были натянуты и нервозны, влажный воздух был пропитал напряженным ожиданием и затаенным страхом, они будто бы предчувствовали надвигающуюся огромную опасность, и это чувство живо передалось Джеймсу, который, однако, пока не интересовался тем, что могло бы запутать его ещё больше. Что могло тревожить такую страну как Ваканда? Скоро узнаем.
— Готов обновиться? - спросила Шури, и за её спиной возник Т'Чалла — Король Ваканды. Джеймс осторожно кивнул: он всё ещё не понимал как благодарить всех этих людей за помощь, не понимал, чем заслужил такое чуткое отношение, он привык, что с него спрашивают за всё, что дают, и с ужасом представлял, чем и когда ему придется расплачиваться за то, что он получил. Они отправились в лабораторию, где Шури представила им всем новый протез, который впервые увидел не только Джеймс, но и все собравшиеся. Теперь, вместо сухой бионики, он представлял из себя ловкий сплав вибраниума и бионики, грузоподъемность и крепость возрасла, отдача стала быстрее, а к тем функциям, что были у прошлого протеза, добавилась парочка авторских нововведений, сам протез стал легче, он больше не требовал такой детальной чистки, не отзывался на электричество, был равнодушен к электромагнитным волнам, мог также дистанционно управляться Джеймсом отдельно от тела, и был способен, при серьезных механических повреждениях, самостоятельно диагностировать у себя необходимость инженерного вмешательства и демонстрировать способы устранения дефекта, а в случае невозможности починки - ослабевая, перестраиваться, но продолжать нести свою функцию. Поражённый таким набором, Барнс застыл на месте и как настоящий ребенок открыл рот, рассматривая протез не как инструмент работы, а как музейный экспонат. Шури подбодрила Джеймса, а Король Ваканды хмыкнул, явно гордый своей сестрой. Протез также легко мог прилаживаться к телу Джеймса, и прочитал его, идентифицировав среди всех, кто был, как владельца. Пара инженеров сделали шаг назад, когда Джеймс приблизился к протезу, после того, как последний слегка завибрировал, Шури же напротив - подалась вперед, желая во всех деталях рассмотреть как протез будет работать с Джеймсом.
— Он настроен на твою ДНК и на твою частоту, но мне приходилось экспериментировать на синтезированных образцах, я же не могла будить тебя каждый раз, когда надо было проверить ответ протеза. Жутко интересно, как вы с ним сойдетесь. - девушка говорила так, будто перед ними лежал живой организм, но при приближении Джеймса, он действительно вёл себя как живой, и Барнс буквально почувствовал «тягу». Шури сняла с предплечья Джеймса плотную повязку и оголила то, что оставалось после встречи с Железным человеком. Барнс ожидал увидеть огрызки проводов, обугленный металл и скрюченные, вырванные с корнем остатки прошлого протеза, но вместо этого была аккуратная, ровненькая выкуренная впадина, над которой явно поработали паяльничком. По краям шла золоченая кайма, а все провода, контакты и магниты (или на что должно был крепиться протез?) были спрятаны так, что Джеймс не видел ничего кроме аккуратного места стыка.
— Позови его. - подсказала Шури, и Барнс, испытывая себя крупным идиотом, мысленно позвал протез к себе.

День близился к своему финалу. Джеймс впервые за последние годы вышел на улицу, и всем телом почувствовал пронизывающее его тепло африканской страны - влажных воздух обволакивал его истолковавшееся по теплу и солнцу тело, ноздри его наполнял свежий воздух, а слух ласкал шум деревьев и певучий перезвон птиц. Он прикрыл глаза, усаживаясь на скамеечку и обдумывая всё, что произошло с ним сегодня: чертовски насыщенный день, который разумеется, не собирался заканчиваться. Сейчас он почувствовал острое, колющее чувство свободы и независимости - непривычное, опасное и завораживающее, пьянящее и кружившее ему голову открывшимися возможностями в той стране, где он не был объявлен в розыск и не считался преступником столетия.
За шумом воды и гомоном птиц, Джеймс не услышал шагов, и когда Наташа оказалась рядом с ним, он вмиг изменил свою позу, опуская руку для прыжка, и склоняя голову для возможного, отвлекающего удара. Но это была Наташа, которая не представляла опасности. Наверное. Попытавшись замаскировать свой инстинктивный порыв защищаться и нападать, Джеймс развернулся к девушке, что присела рядом с ним, но оставила на расстоянии чуть большем, чем вытянутая рука. Он оценил это пространство между ними как оставленное Черной вдовой для собственного манёвра, если Барнс окажется вдруг буйным. По лицу Барнса нельзя было определить, как он отнесся к этому жесту - с усмешкой, уважением или нейтральным пониманием.
— Конечно, - кивнул Барнс и посмотрел на неё, когда ими обоими была обрисована негласная зона свободная для существования рядом друг с другом.
— Я.. - прямой вопрос Романофф выбил его из седла, и засмущавшись, Барнс опустил голову: он ожидал любого вопроса, или любых слов, возможно, слов о Роджерсе, или чего-то иного, может быть, она прояснила бы ему, что происходит, да хотя бы как дела спросила. Но этот вопрос..  Джеймс посмотрел вперед, продолжая хранить молчание, и это зона для медитации мгновенно превратилась в неуютную пыточную комнату. Вода стала раздражать Джеймса, а пение птиц - отвлекать, и даже солнце, что ненавязчиво попадало ему на лицо, стало слепить и выводить его из равновесия. Наташа ударила в самое не защищенное место Джеймса сейчас, туда, где он был абсолютно обнажён и открыт - в его память, что была как решето.
— Ты помогла нам с Капитаном сбежать тогда, скрыться на хэликэрриере. - спустя нетерпеливый вздох, произнёс Барнс. Он нерешительно замолчал, покусывая губы в задумчивом сомнении. Это было не совсем всё, что Джеймс помнил - странные отголоски прошлого были связаны с ней, призрачные вспышки яркими пятнами мелькали перед глазами, но он не мог выхватить ничего конкретного, он не мог понять этот образ, не мог расшифровать этот код. Романофф отвернулась от него, всматриваясь в синеву водной глади и сжала руки в неприступный замок. Ее плечи были разочарованно опущены, а губы поджаты, будто женщина ожидала другого ответа. Всегда конкретный взгляд стал бесцельно ловить блики на воде, она не смотрела на него, отрешившись от Джеймса.
— Я знаю, что это далеко не всё, что нас связывает. И ты не стала бы приезжать сюда, я пытался убить тебя, тебя не заставили бы, не захоти ты сама. Но в моей голове сейчас ясно лишь последние дни перед заморозкой. Мне нужно время, чтобы все устаканилось. - Барнс посмотрел прямо на ее профиль, требуя, чтобы Наташа ответила ему на взгляд, он будто бы извинялся перед ней за свою забывчивость, будто это зависело от него, и это было его собственным желанием - забыть самого себя. Забывшись, он наклонился вперед, к воде, желая прикоснуться, и протянув вперед протез, ничего не почувствовал. Замерев, он живо представил, как глупо смотрится со стороны, и обескураженно плеснул воду, подтягивая к себе протез и дотрагиваясь кончиками живых пальцев до капелек воды, собирая их и растирая меж подушечек.
— Так почему ты тут? - ложно бесформенно уточнил Джеймс, скрывая за этим вопросом всё своё беспамятство и сомнения.

Отредактировано Bucky Barnes (2018-02-19 20:28:26)

Джеймсу казалось, что он находится глубоко под водой — сквозь толщу неподъемных кубометров, он протискивался к свету, выискивая спасательный круг, что плескался высоко на поверхности и был недоступен для него, но Джеймс видел свет, видел отблески солнца на воде, и яркий буёк, к которому пытался добраться. Но у него ничего не выходило, он безрезультатно барахтался на глубине, грудь стянуло от недостатка кислорода, в голове был сумбур, в глазах — пелена. Его пробуждение было кристально чистым, но после вопроса Наташи всё стало мутным, тяжелым, серым, сквозь запотевшее стекло или заледеневший иллюминатор, он заглядывал и не мог ничего выцепить, определял, но не мог собраться с ощущениями, которые скакали внутри него, менялись, метались и сталкивались, выливаясь в головокружительную вереницу тревог, сомнений и неопределенной в своей цели, печали. Джеймс смотрит на Наташу, в прошлый раз он запомнил её в своем фирменном «рабочем» костюме, с браслетами Черной вдовы, с оружием, готовой к бою. Сейчас она была в простой, характерной для вакандок одежде, в который выглядела не менее естественно. Она хорошо смотрелась как на поле боя, так и в тихом местечке, в центре мира, а вот он — нет. Джеймс чувствовал себя нелепо прилепленным, вырванным из одной эпохи, из одного времени, и наспех вклеенным сюда, выбивающимся из картинки. Выбивалась его рука, его жесткий, сосредоточенный, загнанный взгляд, его напряженная спина; он находился как будто бы в другом месте, и это был вовсе не он, а лишь его тело, оболочка, и завеса, за которой находилось его сознание, через эту черту ему ещё предстоит переступить. Сейчас Джеймс лишь наблюдатель своей новой жизни.
— Тони Старку? - недоверчиво уточняет Джеймс, проявляя явную эмоцию: удивление, неуверенность, сомнение.
— Он был тем, кто оторвал мой протез, тем, кто пытался выбить из меня дух. Это очень странно, что он принимал участие, что он помогал. - Джеймс не обвинял Тони, помнил, за что последний сделал всё это с Джеймсом, и всё таки, ему было немного обидно. Говард Старк был его другом, он знал его, он никогда бы не убил его по доброй воле, никогда бы не причинил ему вред. Наташа выразительно взглянула на Джеймса: она явно была в курсе всей ситуации, и явно была уверена в своих словах. Он остался обескуражен этой информацией, и поставлен в некоторое замешательство.
— Но в любом случае я благодарен всем, кто помогал. - Джеймс сомневался, что у него выпадет шанс сказать лично Тони спасибо, а если и выпадет — сомневался, что он будет в тот момент настолько растроган, чтобы рассыпаться в благодарностях перед тем, кто заварил весьма густую кашу в своё время. 
— Мне стоит отложить планы по психологическому восстановлению себя как личности и вновь взяться за оружие? Не сомневался, что мне уже не грозит стать обычным жителем этой земли. - за его легким тоном и сарказмом скрывалась едва ощутимая тоска и разочарование, он опять пробуждён лишь для того, чтобы выполнить очередную миссию, важную для будущего. Ему бы гордиться тем, какой он незаменимый винтик в этом мощнейшем механизме, какой он ценный экспонат, да полезный инструмент, но выть хочется от того, что со всей этой ценностью, от его личности не остаётся даже воспоминания, одни лишь сомнительного качества строчки в личном деле. Интересно, у него теперь будет новое личное дело, или все его «успехи» будут заносить в старый послужной список? Трагикомическое получится резюме — от государственных переворотов и убийств, до спасения планеты в команде прославленных именитых супергероев.

— Я верю тебе. Но щит покажешь. - Джеймс слегка улыбнулся: он верил ей, Романофф дала им пройти с Капитаном, она понимала, что они делают важное дело, что они не пытаются развязать пустую войну, и она не настолько глупа, чтобы приехать сюда просто так, без достаточных, весомых аргументов, которые обратили бы Барнса в веру. Его подозрительность была чуть выше, чем недоверие Ваканды в отношении всего мира, и Наташа знала это, во всяком случае, вела себя так, что складывалось ощущение, что знала. Вкупе с её словами, это вызывало очередной зудящий, ноющий в подреберье вопрос, который Барнс никак не решался озвучить, почесывая язык о зубы. Лёгкое прикосновение к плечу отдалось не привычным раздражением, неудовольствием и желанием отстраниться, а каким-то нехарактерным умиротворённым чувством безопасности и уюта. Может быть, на него так влияло это место, а может быть, поведение Наташи действительно впечатлило Джеймса, она вела себя так, будто бы ей действительно не всё равно. Но не стоило забывать о том, что она шпионка, и прекрасно умеет играть свою, да к тому же, одним из ее заданий было привлечь Джеймса на свою сторону, что однозначно означало необходимость расположить его к себе.
— Я бы не очень хотел действовать без Стивена. У нас с ним что-то вроде команды. Раньше было, и потом мы как будто бы восстановили эту добрую традицию. А вообще командный игрок из меня отвратительный. Большую часть времени я работал один, но ты наверняка знаешь. У меня такое чувство, что ты знаешь обо мне гораздо больше, чем я о себе. - впрочем, такое чувство у него складывалось в отношении многих: Стивен был прекрасно осведомлен о его детстве и юности, о его молодых годах и военном времени; бывшие сотрудники ГИДРы, допущенные к архивам отлично знали различные коды и историю становления Зимнего солдата; Шури, от души покопавшись в его голове знала множество вещей, которые уже успела ненавязчиво произнести, вызывая у Баки вопросы, но вот Наташа.. она не была его другом детства, сотрудником ГИДРы, и уж точно не копалась в его голове вместе с юной сестрицей Т'Чаллы.. Тогда откуда? Из личного дела не узнать тонкостей укрощения Зимнего солдата, и уж точно подхода к Джеймсу Барнсу.
— Я ведь не ошибаюсь? - находясь рядом с ней, он постепенно расслаблялся, и теперь, переведя взгляд вперед, он ждал ответа, слегка щурясь под лучами заходящего солнца. Лицо, отвыкшее от свежего воздуха и теплого солнца, приятно припекало, и Джеймс закрыл глаза, сосредотачивая свой слух на голосе Наташи, который тягучее-плавно вплетался в окружающую природную атмосферу, убаюкивающе и чарующе вытанцовывая в голове солдата образы и картинки.

— Посидишь немного со мной? - спросил Джеймс, когда солнце окончательно зашло, и на них опустила кромешная тьма - никаких европейских сумерек, а типичная южная ночь, освещаемая лишь спрятанными между деревьев высокотехнологичными фонариками, которые позволяли рассмотреть дорогу обратно и не слепили глаза. Над ними зажглись миллионы звезд в иссине-черном небе, а из кустом послышались характерные звуки неугомонных цикад. Джеймсу не хотелось уходить, оказываться вновь в замкнутом пространстве. да и такую удивительную красоту он видел впервые за свою далеко не короткую жизнь.
— Не хочу оставаться наедине со своими мыслями. - изначальное присутствие Наташи, напрягавшее его, тревожащее и выбивающее из колеи, сейчас перешло в совершенно другую, убаюкивающе-расслабляющую фазу.

В жизни Зимнего солдата было почти всё, кроме возможности вот так просто никуда не спеша, посидеть в полной безмятежности. Ему было непривычно от этого убаюкивающего, усыпляющего спокойствия, было непривычно думать, что нет нужны оглядываться, прислушиваться к шагам или шорохам, не обязательно держать все время руку на пульсе, выхватывать оружие или использовать протез. У него за спиной не было рюкзака, и он не должен был быть готов сорваться в эту же секунду и бежать от преследователей. У него было сейчас то, чего Зимний солдат был лишён практически полностью — время. Не привыкший к такой роскоши Джеймс, не знал, как ему стоит потратить то, что у него есть и решил дать его Величеству шансу самому распоряжаться тем, что у него есть. Возможно, эти минуты пройдут для него впустую, он просто будет сидеть и пялиться в небо, или смотреть на воду, а может быть, решение задержаться в этом садике, будет одним из самых верных, из тех, что он совершал.
Наташа начала свой рассказ, который из неуверенного повествования, перерос в настоящее откровение. Её голос звучал тихо, словно женщина сознавалась в чём-то страшном, словно она исповедовалась за все свои грехи, а голова была опущена, в покаянном жесте, в жесте смирения. Вакандские сумерки принимали её историю, она оседала на листьях и в своде крон, её пересказывали друг-другу птицы, и она медленно окутывала Джеймса, уносила в далекое прошлое, прошлое, где он сыграл не малую роль. Непривычно живое воображение солдата рисовало ему мертвенно-серые сцены, оттенки и тона, приглушённые, выцветшие, мутные: тонкая рыжеволосая девушка, холодная зима и режущий взгляд. В груди мужчины что-то защемило, а в глазах вдруг стало остро щипать, дыхание стало тяжелым, грудь его будто оплело жесткой резиной, свинцом налились виски. Барнс не смел дышать, не смел перебивать Наташу и не смел сомневаться в её словах, которые били точно в цель, раскачивали его сознание, стремясь выплеснуть Джеймса из стадии равнодушного неведения в яростный водоворот болезных воспоминаний. Сама Романофф застыла, как не живая, она едва дышала, а руки, вплелись в волосы мужчины, и они были последнее, за что он мог цепляться, дабы остаться в этом мире, и не упасть окончательно в бесконечную пропасть собственных сомнений. Чернильные пятнами в голове вырисовывались двухцветные стены Красных комнат и глухим стуком в сердце отдавались их тренировки в холодных бездушных залах. Яркими вспышками в голове откликалась история Наташи, глухими ударами сердца — его, её, их признания. Пальцы Джеймса на ногах занемели, а рука, та, что живая, отнялась от тоски и тяжелой боли, протез, новехонько прилаженный к предплечью заныл всеми своими сплавами, а Барнс прикрыл глаза, опускаясь всё дальше в потерянное прошлое. Он чувствовал на губах привкус молодой, непокорной язвительной нахалки, а его плечи и спина бесстыдно заныли, вспоминая об её руках. Руках, что были так близко прямо сейчас, трогали его волосы и позволяли себе чуть больше, опускались к скулам, к носу, к тяжелым векам.

Джеймс ничего не помнил, его голова была пустой, как котел, готовый, что в него зальют нечто, что он примет как данность; Джеймс, ничего не помнил, но не его тело — руки, чувствовали, что Наташа не врёт, его голова тянулась к её коленям сама, без какого-либо сомнения, его сердце билось в такт словам женщины, замирало, когда она останавливалась, ёкало, когда её голос срывался на пронзительный шепот, когда её слова становились такими густыми, такими невыразимо нежными и ласковыми, что у Джеймса что-то ухало внутри, его захлестывало нечто совершенно не свойственное Зимнего солдату, какая-то новая истина открывалась ему сейчас, в это мгновение, правда — лёгкая, очевидная, и неприступно укрытая. Эта тоска у него была по ней, по Наташе, все то время, что он не понимал, и не воспоминания потерянные тяготили его, не его забытое я, а её руки ушедшие из его жизни не давали покоя. И единственный страх будил его по ночам, что он не вернется к ней, что она не вернётся к нему, что эта история с открытым финалом (как ему хотелось думать где-то внутри себя), на самом деле с точкой, и никакой не запятой. Они сейчас находились только вдвоем, отдельно от всего внешнего мира, и эта история, на самом деле, была самой большой тайной для двух человек и одной Вакандской ночи, история, которая расставила многое на место: её взгляд, его желание догнать её во чтобы то ни стало, его неспособность убить её хотя сколько было возможностей, и это насмешливое «Что, даже не вспомнишь?», вспомню, Наталья, вспомню.

— Если бы мне рассказал эту историю кто угодной другой, я не поверил бы. - когда тишина, повисшая между ними стала уже окончательно невыносимой, Баки поднял голову, осторожно высвобождаясь из рук Наташи. Он сел, не отстраняясь от нее, остался близко. Ему было чертовски сложно подобрать слова.
— Вся моя жизнь ассоциируется с бесконечной жестокостью, убийствами, кровью и насилием.. Мне трудно поверить в то, что во мне было.. что во мне есть что-то другое. Но твои слова и твои руки, ты.. Рядом с тобой я испытываю спокойствие, мне хорошо. Я не знаю как, но я чувствую, - Джеймс обвел в районе своей груди живой рукой, и взял руку Наташи положил себе в районе сердца
— Чувствую, что живой. Не знаю, как объяснить правильно. Не подойдёт слова, что я верю тебе, или что-то такое. - Барнс нахмурился и мотнул головой, как лохматый упрямый пёс, которого не желали пускать в дом. Наташа выглядела так, будто не понимает ни слова из того, что он говорит, но в отличии от неё, Джеймсу было действительно тяжело сформировать свою мысль, в голове был настоящий карнавал безумия и парад идиотизма, всё сталкивалось между собой, выливалось в бессвязные фразы, которые никак не могли объяснить то, что Барнс чувствовал.
— Знаешь, раньше я был очень красноречивым. А сейчас я не умею красиво говорить. - выдавил из себя Баки и грустно улыбнулся. Слова раньше действительно легко давались ему, а потом он освоил новое искусство — убийство, и слова стали лишними в его послужном списке, так что вскоре он и вовсе забыл, как они иногда бывают нужны. Короткие фразы и безупречное исполнение приказов заменили ему необходимость пространных речей. Джеймс замер, внимательно рассматривая глаза Наташи, в которых искрящиеся всполохи прошлого постепенно гасли, оставляя вместо себя опустошенное разочарование и тоску. Ему показалось, что она сейчас встанет и уйдет, и оставил его одного. Эта мысль беспокойным страхом забилась в груди у солдата, и он потянулся вперед — во чтобы то ни стало он должен был не позволить ей уйти, не дать этому моменту быть испорченным, не законченым, не дать ему раствориться. Потянувшись к ней, он поддался своему инстинкту, но не тому, что подсказывал ему, когда жать на курок, а другому, поддался — и поцеловал. Всё было не так, как в кино, и не совсем как в книжках, всё было скорее так, как бывает, когда никто не видит - интимно и осторожно, первозданно, трепетно и очень нежно.
— Твоя история требовала продолжения.. - едва слышно прошептал Джеймс.